Перевожу немножко из "Моей жизни" Гобби Столько у него интересных историй Вот про всякие нечестные приемы среди артистов:
"В Южной Америке, например, через год или два после скандала в Сан-Франциско, я оказался среди плеяды певцов, избранных в силу своего звездного потенциала. Директор Баррето Пинто имел неприятную тенденцию натравливать одну сопрано на другую, одного тенора на другого и - как я обнаружил на себе - одного баритона на другого. В театре царили ревность и соперничество, и я не могу припомнить иного периода, когда бы атмосфера была более неприятно наэлектризованной.
После того, как несколько выдающихся баритонов проявили свои способности в "Севильском цирюльнике", в свою очередь был неожиданно позван и я. Прямо перед представлением все мои коллеги-баритоны, милые ребята, столпились в моей не имеющей окон гримерке пожелать мне удачи, и каждый из них пыхтел огромного размера сигарой. Через несколько секунд мы уже едва видели друг друга, и я наполовину задохнулся, когда внезапно заглянул директор, разразился воплями ярости и выгнал их всех из комнаты. Я же кинулся к ближайшему выходу, сделал несколько глотков чистого воздуха и более-менее пришел в себя, чтобы появиться на сцене, весело распевая. После этого, к моему приятному удивлению, директор, который был в общем ответствен за ситуацию - вдвое поднял мой гонорар на том основании, что я "великодушно проявил себя в этом инциденте".
Позже в том же турне я пел старшего Жермона в трансляционном спектакле "Травиаты". Во втором акте, только я начал "Pura siccome un angelo", дама, певшая Виолетту - вообще-то моя хорошая подруга - грациозно прошла по сцене и закрыла своим кринолином напольный микрофон, уменьшив мое пение в дуэте до отдаленного шепота. Когда же настала ее очередь вступать, она непринужденно сняла свои юбки с микрофона.
Это было в том же спектакле, если я верно помню, что Альфред обнял меня с такими выразительными эмоциями под конец арии "Di Provenza" и затряс с таким сыновним пылом, что я с большим трудом смог не прерваться и допеть. Тем не менее, если я не мог жестко обращаться с Виолеттой, то мог, по крайней мере, побить моего оперного отпрыска на его поле. Твердо схватив его за запястье, я со всей отцовской любовью заставил тенора опуститься на колени и продержал так до самого конца сцены."