Оперный danse maсabre

[A-Consuelo]

Обещанный рассказ про то, как был поставлен "Отелло" с ди Стефано и Гобби 1966 года. Из первых рук, то есть из воспоминаний лично Гобби ))

"В прошлом году мне однажды позвонил Пиппо ди Стефано и сообщил, что ему предоставилась возможность спеть в Калифорнии Отелло. Не соглашусь ли я быть его Яго и заодно поставить этот спектакль? Не знаю, мазохист я или идиот, но под влиянием минуты мне подумалось, что, возможно, Пиппо, с его небесным лирическим голосом, сможет спеть Отелло в некоем индивидуальном стиле. Я предупредил, что ему придется много работать и готовиться с предельной тщательностью. Он заверил меня, что так и будет, что у него есть целый год на подготовку, и так далее. С некоторой опаской я согласился.
Лишь в начале 1966 года я почувствовал, как смутные нехорошие предчувствия начинают портить мой оптимистический настрой. В то время я был в Нью-Йорке, выступая в "Фальстафе", и поскольку мистер Бинг позволил мне внести некоторые изменения в постановку, я весьма радовался своей работе. Также мы с Тильдой наслаждались светской жизнью [...]
За всеми этими приятными делами неудивительно, что мысли о калифорнийском "Отелло" были задвинуты в дальний уголок памяти. Но последнее слово всегда остается за неумолимым временем, и вот необходимость в этом далеком от реальности эксперименте встала передо мной во весь рост. Мы с Тильдой прилетели в Лос-Анджелес, а оттуда, собрав всех участников, поехали в Пасадену. Общей доброжелательности было в избытке, но посреди этого душевного рая начался своего рода ночной кошмар. Начать с того, что никто (включая дирижера), казалось, не имел особого представления об этой опере, а самого Отелло не бывало целыми днями. По прошествии целой недели мы еще даже не видели места, где будет проходить представление. Пока что мы проводили дни и ночи в репетициях в школьных залах и частных домах (причем Отелло обычно отсутствовал). На первой репетиции с хором выяснилось, что нет хормейстера, что хор хоть и готов работать, но не имеет понятия об опере, а суфлер по каким-то причинам не желает суфлировать. Вероятно, он тоже не знал, о чем тут вообще речь.
После разнообразных совместных сходок, которые с трудом можно назвать репетициями, поскольку ни одного раза никто не пришел одновременно и вовремя, мне стало ясно, что Пиппо обладает очень смутными представлениями о партии Отелло. Он игнорировал третий акт (который требует самой тщательной проработки) и доводил свою Дездемону, Марчеллу Поббе, почти до истерики. Несмотря на протесты, я отменил намеченную на 28 марта премьеру и перенес ее на 31-е. 29 марта мы все наконец собрались на некое подобие репетиции в костюмах. В костюмах были все, кроме меня, так как я был слишком занят, пытаясь исправить то и это, и не успел даже переодеться в костюм Яго.
Я познакомил дирижера с записью оперы в надежде, что он поправит хотя бы самые эксцентричные из своих темпов, а хор доблестно сражался, стараясь выдать наилучший результат. Для хористов у нас был поставлен простенький танец, вполне эффектно сработавший во время "Fuochi di gioia" (это салют). "Fuochi" были созданы моими же руками по описанию из книги Марко Поло. Хор очень трогательно подарил мне за это маленькую серебряную вазочку с надписью "Лучшему учителю в мире", а Пиппо впервые спел свою партию целиком (по крайней мере, ту ее часть, которую знал).
31 марта представление, как ни невероятно, началось. Я уже начал думать, что я, кажется, и правда, гений постановки. Пиппо был одновременно перепуган и пугающ; а после второго акта его жена срочно вызвала меня и сообщила, что он не готов продолжать. Прямо в костюме и мокрый от напряжения, как рабочий вол, я кинулся вниз по лестнице в его гримерку, позволил ему объяснить, что "он не в голосе, у него не осталось сил" и т.д. и затем мрачно сказал:
- Или ты сам пойдешь на сцену и умрешь там в конце вечера, или я допинаю тебя до этого момента лично.
Он продолжил петь, но поскольку совсем не знал третьего акта, мне пришлось, как безумному, импровизировать, чтобы как-то свести концы воедино. Последний акт прошел на удивление неплохо благодаря красивому лиричному пению, которое так хорошо удавалось Пиппо.
После спектакля был роскошный банкет, но Пиппо с семьей на нем не присутствовал. Я подумал, что это, возможно, от стыда за кошмарный спектакль, но вовсе нет. Они были ограблены - у Пиппо украли пять тысяч долларов, а у его жены золотую пудреницу с сапфирами. Мы с ним больше не виделись, и я ничего больше не слышал от него - даже ни слова благодарности.
На следующий день я взглянул на календарь перед отъездом и с некоторым мрачным удовлетворением увидел, что было 1 апреля."

Я вот не понимаю, нафиг людям золотая пудреница с сапфирами. Это как-то уж совсем.